Отец Ники, моей жены, тревожился из-за нашей поездки. Прошлый ураган весной поломал линии электропередач, деревья, затопил дороги и дома. Потом несколько месяцев шли дожди. За всю свою жизнь он не помнил такого лета. Боялся, что мы погибнем под завалами или в наводнении. Его сестра сказала:

— Давай честно, когда тебе было лет двадцать-тридцать, тебя бы это остановило?

Он отвез нас на автовокзал в Портленде, где мы сели на автобус до Бостона. Несколько часов спустя я сидел в баре на первом этаже отеля, пил пиво с Никой и думал о том, что завтра, когда я пойду на презентацию новой книги Зэди Смит, на город обрушится ураган Ли.

Не сказать, что я фанат Зэди Смит. Ее дебютный роман "White Teeth" показался мне смешным и талантливым, но больше я у нее так ничего и не прочитал. Помню, когда я работал над рассказом в лаборатории Оли Брейнингер, часть реплик я прописал капслоком, и Оля посоветовала это поправить.

— Почему? — спросил я, — Зэди Смит так пишет.

— Ну вот, когда будешь Зэди Смит, тоже сможешь так писать.

Если не считать В. Пелевина, "White Teeth" – первый текст современной "высокой" прозы, который я прочитал. Я не ожидал, что мне понравится. Не из-за сюжета или проблематики. Более глобально: я не ожидал, что литература еще жива. Что слова до сих пор способны отзываться, развлекать, быть искренними и добиваться того уровня откровения, которого нигде больше не найдешь.

Я купил "White Teeth" в книжном магазине "Все Свободны", когда только переехал в Питер. Чуть позже там же я впервые увидел писателя. Андрей Иванов приехал из Эстонии представлять свой новый роман. Настоящий живой писатель. На всех стульях, даже на ступеньках, сидели его поклонники. Он шутил, а мы смеялись. Аншлаг. Собралось человек двадцать.

— Можете, пожалуйста, посоветовать, куда можно попробовать отправить рассказы? – спросил я Иванова, когда он подписывал мне книгу.

— Вы хотите стать писателем?

— Да.

Он посоветовал один литературный онлайн-журнал и пожелал мне удачи. В его взгляде читались жалость и сочувствие. Не то, чтобы он не верил, что я напишу что-то, что возьмут для публикации. Мне показалось, что он как бы говорил: ну, опубликуешься, а что дальше? Ох, подумай-ка об этом еще раз.

Я осознал в тот момент, что, как будущий писатель, я в жопе.

В Бостоне мы сняли самый дешевый номер в даунтауне. Презентация проходила в "The First Parish Church" в Кембридже. Между ними пять станций метро и река, но мы с Никой пошли пешком, чтобы заодно посмотреть город. Ближе к набережной высотки укорачивались и редели. Открылся вид на залив. Рыбацкие и туристические судна уже пришвартовались, и мужчины привязывали их веревками к причалам. Вдали на горизонте небо набухало и наливалось цветом, как свежая ссадина.

От организаторов пришло письмо: "К сожалению, у Зэди Смит изменились планы. Она не сможет провести автограф-сессию после встречи. Приносим свои извинения". Хотя я рассчитывал на автограф, сообщение обнадеживало: мероприятие не стали отменять. В это время мы с Никой гуляли по парку на побережье. Окружающие придерживали на макушке кепки и очки. Мы накинули толстовки. Вдруг что-то ударило меня по лицу. Воркующий комок перьев. Ветром сбило голубя.

К урагану готовились серьезно. Первые машины нацгвардии я встретил еще утром, но не придал им особого значения. В России военные часто ездят по улицам. После обеда их стало больше, и на площади мы увидели уже несколько десятков пыльно-землистых грузовиков, спецтехники и роту нацгвардейцев. Они стояли в две шеренги под стеклянным небоскребом, суровые, накаченные, а сбоку подростки прыгали на скейтах и матерились.

Мы прошли мимо, перешли мост и оказались в Кембридже. Бостон и Кембридж – это как Йошкар-Ола и Медведево. Два города, вплотную граничащие друг с другом. С разницей в том, что в Медведево мы ездили, чтобы взять пива и пойти в поле петь под гитару, а в Кембридж приезжают учиться в MIT и Гарварде.

Навигатор вел нас прямо по территории Гарварда. Презентация проходила в церкви прямо напротив одного из входов. Я приближал карту несколько раз, проверял, есть ли там шлагбаумы, заборы – в обоих университетах, в которых я учился, на территорию можно было заходить только студентам. Вход и правда открыт для всех. Красно-кирпичные общежития и корпуса. Стикеры Black Lives Matter. На газонах студенты кидали мяч и занимались йогой. Помимо пар, мы с моими одногруппниками виделись разве что на перекурах и мероприятиях, типа проправительственных митингов и выборов, на которые нас сгоняли под присмотром преподавателей. Теперь я шел и с жадностью всматривался в окружающие здания, лица, подслушивал разговоры студентов и профессоров. Мне стало тоскливо. О чем бы я здесь размышлял? О чем было бы мое письмо?

До начала оставался еще час. Над входом в церковь висел флаг ЛГБТК+, на крыльце уже сидело несколько человек. Мы зашли за кофе. Ника осталась в кафе, а я пошел обратно. Полоса людей тянулась от входа на всю улицу. Небо темнело. Ветер уже не дул, а бил, и становилось холодно. К тому времени, когда очередь дошла до меня, позади выстроилось даже больше людей, и толпа теперь заворачивала на другую улицу.

Церковь больше походила на актовый зал. Там не было икон, фресок и алтаря. Не пахло ладаном. Выключенные вентиляторы под потолком, белые стены, небольшой подиум и два высоких стула для спикеров. На первых рядах не осталось свободных мест. Полчаса спустя свободных мест не осталось нигде. Вечер пятницы, входной билет – сорок долларов. Пришло пятьсот человек. Литература заработала кому-то два миллиона рублей за один час.

Зэди вышла из задних комнат и остановилась в тусклом свете, не заходя в сам зал. Внутри меня все сжалось. Я улыбался. На ней было темно-зеленое платье с коротким рукавом. Сиди я на пару рядов ближе, она бы, наверное, стала моим крашем. Я и не догадывался, что воспринимаю ее как суперзвезду.

Мы аплодировали, когда она вышла на сцену, а потом стало тихо. Все те сорок минут никто не перешептывался, ни у кого не звенел телефон. Зэди рассказывала о своем романе, как ей пришла идея его написать. Зачитала отрывок со своим британским акцентом и заложенным носом. Оказалось, что она заболела – поэтому отменилась автограф-сессия, но она заранее подписала все экземпляры.

Потом она ответила на вопросы. Один темнокожий парень сказал, что Смит вдохновила его исследовать свои корни, стать писателем. У него дрожал голос. Это было то же самое волнение, которое когда-то испытывал я, совершая писательский каминг-аут перед Ивановым. Но едва ли этот парень в тот вечер решил, что его литературные перспективы канут в бездонную жопу. О чем он будет писать? О чем пишут люди, которым литература не кажется маргинальной?

По словам Смит, одна из причин, почему она решила написать исторический роман – то, что в Великобритании существует ностальгия по прошлому, идеализированный образ истории, из-за которого людям кажется, будто раньше все было хорошо, а теперь нет. Рабство, колонии, отсутствие прав у большинства людей – обо всем этом приходится напоминать. Она живет в районе, который в 19 веке построили люди из низшего класса. Ее вдохновляет то, что при всем этом люди смогли создать из ничего все эти дома, церкви, школы. Ей хотелось исследовать эту тему, и результат этого исследования – ее новая книга.

Первое, что я ощутил во время встречи – воодушевление. Как будто все это когда-нибудь будет возможно в России. Появляется все больше и больше литературных проектов, талантливых писатель_ниц, фестивалей. Со временем среда разовьется, выйдет на новый уровень. Не через год, не через пять. Может, через десять? Или двадцать? Бо Бернем поет: "How is the best case scenario Joe Biden?". Я подумал: "How is the best case scenario 10 years?".

Не то, чтобы я хотел презентовать свои книги перед полутысячной толпой. Меня пугает такая перспектива. Я бы скорее хотел иметь свой уютный маргинальный уголок. Но почему я так думаю: потому что действительно я такой, или просто потому что вырос в маргинализированной среде современной русскоязычной литературы? Потому что как будто не доверяю популярности? Я хочу, чтобы маргинальность была моим выбором, а не неизбежностью.

Смотря вокруг на забитый людьми зал, я чувствовал, будто что-то потерял. Время, возможности, выбор, некую идею своего будущего. Наверное, это свойственно многим людям моего возраста, вне зависимости от того, где и когда они живут. Ведет их страна войну или нет. Меняется климат или нет. Время, возможности, выбор, будущее – это все, что у меня, как молодого человека, в целом, и есть. Может, поэтому так больно наблюдать, как они уходят.

Я посмотрел в окно высотой в два этажа. Стекла от одного него хватило бы, чтобы всех нас прикончить. Я все так же ожидал увидеть за ним торнадо, летающих коров и машины. Видимо, ураган ушел в сторону, и его край подсвечивало садившееся солнце. Горел один из красивейших закатов, которые я когда-либо видел. Розово-фиолетово-оранжевая шляпка гриба, размером с полнеба. Взрыв ядерной бомбы, если бы его показали в "Барби".

К тому времени, когда закончилась презентация, небо погасло. Я вышел, пробираясь через поток людей. Ника ждала меня на улице.

— Ого, я думала, вас там будет человек двадцать, — сказала она.

— Да, я тоже.

— Как, говоришь, зовут писательницу?

— Зэди Смит.

— Надо тоже ее почитать.