ИНТЕРВЬЮ
Марина Кочан: "Мне нравится сравнивать автофикциональные тексты с ночным болотом, а автор – это проводник"
разговор о романе "Хорея", писательстве и литературных школах
В начале лета у Марины Кочан – молодой писательницы и выпускницы Школы литературных практик, вышел дебютный роман "Хорея". Это текст о том, как поколение тридцатилетних пытается разобраться со скелетами в семейных шкафах, выстроить отношения с родителями, собрать историю рода даже не по разговорам с близкими, а по умолчаниям, паузам, обернутым в целлофан фотографиям. Непроговоренное остается неизлечимым, передается по цепочке от одного поколения следующему, но, кажется, те, кто родился на границе 80-х и 90-х получили инструменты для того, чтобы прервать этот процесс и попробовать иные отношения с собой и со своими семьями.
фотография Ирины Коплановой
– Марина, расскажи об истории создании романа. С чего все началось?
Марина Кочан: Считаю точкой отсчета для романа зин "Что я знаю о папе", который я напечатала как самиздат 8 лет назад. Спустя год после смерти папы. Помимо зина, я сделала и страницу на Тильде. Уже тогда я поняла, что мерцающие отцы – это огромное общее место. Мне писали совершенно незнакомые люди, им хотелось высказаться. Тогда еще даже близко не было разговоров про автофикшен, но, кажется, это был задел именно на него. Тогда же, чуть раньше, вышла антология от журнала Сноб "Все о моем отце". Уже тогда, восемь лет назад, я подумала, что нужно делать проект. Нужно собирать чужие тексты, делиться ими, собирать какой-то коллективный образ.
А потом пять лет я никак не прикасалась к этой теме. Пока моя личная история не получила продолжение. За месяц до рождения моего сына я узнала, что мой отец болел редкой генетической болезнью, часто передающейся детям. А когда сыну было восемь месяцев, я случайно наткнулась в запрещенной сети на анонс Школы литературных практик. И поняла, что я хочу писать, что это именно то, что мне нужно.
Марина Кочан: Считаю точкой отсчета для романа зин "Что я знаю о папе", который я напечатала как самиздат 8 лет назад. Спустя год после смерти папы. Помимо зина, я сделала и страницу на Тильде. Уже тогда я поняла, что мерцающие отцы – это огромное общее место. Мне писали совершенно незнакомые люди, им хотелось высказаться. Тогда еще даже близко не было разговоров про автофикшен, но, кажется, это был задел именно на него. Тогда же, чуть раньше, вышла антология от журнала Сноб "Все о моем отце". Уже тогда, восемь лет назад, я подумала, что нужно делать проект. Нужно собирать чужие тексты, делиться ими, собирать какой-то коллективный образ.
А потом пять лет я никак не прикасалась к этой теме. Пока моя личная история не получила продолжение. За месяц до рождения моего сына я узнала, что мой отец болел редкой генетической болезнью, часто передающейся детям. А когда сыну было восемь месяцев, я случайно наткнулась в запрещенной сети на анонс Школы литературных практик. И поняла, что я хочу писать, что это именно то, что мне нужно.
Я стала собирать тексты других студентов Школы об отцах и параллельно стала думать о том, что хочу написать роман про меня, про моих родителей.
Со мной на курсе училась Юля Петропавловская, главный редактор издательства "Есть смысл". Ей я показала самые первые, очень разрозненные, наработки. И она вдохновила меня писать дальше, все время напоминала о том, что текст должен случиться.
Самым сложным было найти рамку – то, что будет двигать читателя от главы к главе и при этом не даст ему провалиться в болото моих тяжелых воспоминаний. Мне нравится сравнивать автофикциональные тексты именно с ночным болотом, а автор – это проводник, который выбирает, по каким кочкам провести так, чтобы все увидеть, но не упасть.
Я искала рамку целый год, а когда нашла, наконец смогла сесть перед пустым файлом и начать писать. Я сделала документ с графиком, куда каждый раз вставляла скрины: сколько слов написано. Кажется, я двигалась медленно, у меня не было желания писать ночами или рано утром, потому что я мать, которая ценит сон сильнее, чем что либо на свете. Но в итоге текст родился за шесть месяцев. Еще два ушло на то, чтобы превратить его в готовый роман.
– Оксана Васякина, которая написала тексты о своих отношениях с матерью, отцом и тетей, несколько раз повторяла, что письмо не имеет для нее прямого терапевтического эффекта. А как в твоем случае? Твой роман тоже – об отношениях с родителями, о принятии своей семьи… Изменил ли этот текст тебя саму?
Марина Кочан: Мой текст заставил меня сделать очень важное: залезть в тапки каждого героя, вернуть субъектность моим родителям, прежде всего папе. Из жертвы он превратился в полноценного героя этой истории. Мой текст заставил меня горевать. Много говорить с теми, для кого это тоже тяжело. И нет, он – не терапия, потому что терапия для меня – это когда из минуса попадаешь в плюс. А тут ты уходишь в еще больший минус, копаешься в своей голове, залезаешь так глубоко, как никогда. И тебе больно, страшно, а еще и нужно всю эту боль сделать беспристрастной. Выныриваешь на поверхность опустошенным.
Я поняла, что текст случился в тот момент, когда перечитывала финальную верстку и плакала. Плакала от того, что сопереживаю моей героине. Что она уже давно – не я. И мы с ней теперь в диалоге.
– Ты не только написала роман, но и сама преподаешь творческое письмо. Как ты видишь роль литературных школ и курсов в литературном процессе? Что они способны дать пишущему человеку?
Марина Кочан: Я четыре года преподавала литературу в монтессори школе, а еще вела книжный клуб и поэтический курс. Потом родился Сава и случился ковид, и я полностью ушла в онлайн. Так появилось десять авторских курсов: креативное письмо, несколько курсов по поэзии в контексте с искусством ХХ века, курсы для билингвов, курс для взрослых по поэзии. Важно, чтобы тебе было, что сказать и главное, чтобы ты умел сделать это классно. С детьми это особенно важно. Ну а еще я просто обожаю все систематизировать: читаю книгу и сразу вижу, как из нее может родиться курс. Наверное, это и про проектное мышление в том числе.
Не знаю про другие литературные школы, но Лит. практики (Школа литературных практик) дали мне очень много. Это был идеальный баланс из теории, практики, эксперимента, общения. Это было все и сразу. Есть мнение, что нельзя научить кого-то писать. Но нет, можно! Можно дать саммари из самых полезных инструментов, а дальше это уже, конечно, зависит от человека. Писательство – адская рутина. Это труд и ежедневное преодоление себя. Писатели не падают с неба и не рождаются в капусте. Мы с учениками всегда говорим про черновики. Про то, что писать и переписывать – это ок. Про редактуру и саморедактуру. Но тем, кто только начинает этот путь, еще и очень важна нежность. И поддержка. И это то, чего в Лит. практиках тоже было много. Короче, спасибо вам.
– Ты одна из тех наших выпускниц, которые обладают проектным мышлением. Даже твой роман "Хорея" писался и издается параллельно с твоим проектом об отцах. Расскажи, почему для тебя важно не только написать текст, но и включить его в более широкий контекст литературного проекта? Можно ли назвать это твоим творческим методом?
Марина Кочан: Кажется, уже можно! Я начала думать об этом только в этом году, а сейчас понимаю, что этот метод всегда был со мной. Кстати в Лит. практиках был классный предмет "Литературное проектирование", и параллельно меня позвали в одну частную школу преподавать "проектное мышление". Мы с ребятами сделали много классного, например аудиогид "Поэты в кармане". Я обожаю проекты, мне кажется, будущее образования за этим – все связано и нужно изучать одновременно: географию, историю и литературу. Делать сайты, делать книги. Это широта мысли, это всегда выход за рамки и чаще всего – это коммуникация.
Про роман одновременно с сайтом-антологией "Что я знаю о папе": это произошло просто по наитию. У меня не было такой цели. Но, как будто бы, одно очень срезонировало с другим. Читая тексты, которые присылают для сайта, я снова и снова нахожу эти общие для нас всех точки. И понимаю, что у меня получилось эти точки расставить в романе.
– Сегодня странно строить планы на будущее, но наверняка после завершения одной большой работы, начинают появляться размышления о том, что будет дальше. Как ты видишь свою дальнейшую траекторию как авторки и как кураторки проектов?
Марина Кочан: Сейчас заспойлерю, что параллельно с романом я все это время писала нонфикшн учебник по поэзии и искусству. Сейчас он готов на 80 процентов и я жду от издательства, возьмут ли они его, так как это очень сложный проект с точки зрения авторского права. Но я надеюсь, что книга найдет своего издателя. Мой план летом дописать ее.
Когда я заканчивала "Хорею" появился страх, что больше я ничего не напишу. То есть именно большое и художественное. Но уже сейчас у меня есть идея для следующего романа. Я много думаю про то, каким языком можно его написать. Мне кажется язык сейчас так же важен как содержание, это кстати то, о чем мы много говорили в Лит. практиках. Поиск языка, который не был бы клише, – вот что сложно.
Про кураторство: хотелось бы и дальше развивать проект об отцах и кто знает, что еще возникнет в скором времени на моем пути. У меня есть папка "идеи", но иногда самое важное берется прямо из воздуха и ты задвигаешь все остальное, чтобы делать вот это взявшееся из ниоткуда, то, что пришло именно к тебе.
Со мной на курсе училась Юля Петропавловская, главный редактор издательства "Есть смысл". Ей я показала самые первые, очень разрозненные, наработки. И она вдохновила меня писать дальше, все время напоминала о том, что текст должен случиться.
Самым сложным было найти рамку – то, что будет двигать читателя от главы к главе и при этом не даст ему провалиться в болото моих тяжелых воспоминаний. Мне нравится сравнивать автофикциональные тексты именно с ночным болотом, а автор – это проводник, который выбирает, по каким кочкам провести так, чтобы все увидеть, но не упасть.
Я искала рамку целый год, а когда нашла, наконец смогла сесть перед пустым файлом и начать писать. Я сделала документ с графиком, куда каждый раз вставляла скрины: сколько слов написано. Кажется, я двигалась медленно, у меня не было желания писать ночами или рано утром, потому что я мать, которая ценит сон сильнее, чем что либо на свете. Но в итоге текст родился за шесть месяцев. Еще два ушло на то, чтобы превратить его в готовый роман.
– Оксана Васякина, которая написала тексты о своих отношениях с матерью, отцом и тетей, несколько раз повторяла, что письмо не имеет для нее прямого терапевтического эффекта. А как в твоем случае? Твой роман тоже – об отношениях с родителями, о принятии своей семьи… Изменил ли этот текст тебя саму?
Марина Кочан: Мой текст заставил меня сделать очень важное: залезть в тапки каждого героя, вернуть субъектность моим родителям, прежде всего папе. Из жертвы он превратился в полноценного героя этой истории. Мой текст заставил меня горевать. Много говорить с теми, для кого это тоже тяжело. И нет, он – не терапия, потому что терапия для меня – это когда из минуса попадаешь в плюс. А тут ты уходишь в еще больший минус, копаешься в своей голове, залезаешь так глубоко, как никогда. И тебе больно, страшно, а еще и нужно всю эту боль сделать беспристрастной. Выныриваешь на поверхность опустошенным.
Я поняла, что текст случился в тот момент, когда перечитывала финальную верстку и плакала. Плакала от того, что сопереживаю моей героине. Что она уже давно – не я. И мы с ней теперь в диалоге.
– Ты не только написала роман, но и сама преподаешь творческое письмо. Как ты видишь роль литературных школ и курсов в литературном процессе? Что они способны дать пишущему человеку?
Марина Кочан: Я четыре года преподавала литературу в монтессори школе, а еще вела книжный клуб и поэтический курс. Потом родился Сава и случился ковид, и я полностью ушла в онлайн. Так появилось десять авторских курсов: креативное письмо, несколько курсов по поэзии в контексте с искусством ХХ века, курсы для билингвов, курс для взрослых по поэзии. Важно, чтобы тебе было, что сказать и главное, чтобы ты умел сделать это классно. С детьми это особенно важно. Ну а еще я просто обожаю все систематизировать: читаю книгу и сразу вижу, как из нее может родиться курс. Наверное, это и про проектное мышление в том числе.
Не знаю про другие литературные школы, но Лит. практики (Школа литературных практик) дали мне очень много. Это был идеальный баланс из теории, практики, эксперимента, общения. Это было все и сразу. Есть мнение, что нельзя научить кого-то писать. Но нет, можно! Можно дать саммари из самых полезных инструментов, а дальше это уже, конечно, зависит от человека. Писательство – адская рутина. Это труд и ежедневное преодоление себя. Писатели не падают с неба и не рождаются в капусте. Мы с учениками всегда говорим про черновики. Про то, что писать и переписывать – это ок. Про редактуру и саморедактуру. Но тем, кто только начинает этот путь, еще и очень важна нежность. И поддержка. И это то, чего в Лит. практиках тоже было много. Короче, спасибо вам.
– Ты одна из тех наших выпускниц, которые обладают проектным мышлением. Даже твой роман "Хорея" писался и издается параллельно с твоим проектом об отцах. Расскажи, почему для тебя важно не только написать текст, но и включить его в более широкий контекст литературного проекта? Можно ли назвать это твоим творческим методом?
Марина Кочан: Кажется, уже можно! Я начала думать об этом только в этом году, а сейчас понимаю, что этот метод всегда был со мной. Кстати в Лит. практиках был классный предмет "Литературное проектирование", и параллельно меня позвали в одну частную школу преподавать "проектное мышление". Мы с ребятами сделали много классного, например аудиогид "Поэты в кармане". Я обожаю проекты, мне кажется, будущее образования за этим – все связано и нужно изучать одновременно: географию, историю и литературу. Делать сайты, делать книги. Это широта мысли, это всегда выход за рамки и чаще всего – это коммуникация.
Про роман одновременно с сайтом-антологией "Что я знаю о папе": это произошло просто по наитию. У меня не было такой цели. Но, как будто бы, одно очень срезонировало с другим. Читая тексты, которые присылают для сайта, я снова и снова нахожу эти общие для нас всех точки. И понимаю, что у меня получилось эти точки расставить в романе.
– Сегодня странно строить планы на будущее, но наверняка после завершения одной большой работы, начинают появляться размышления о том, что будет дальше. Как ты видишь свою дальнейшую траекторию как авторки и как кураторки проектов?
Марина Кочан: Сейчас заспойлерю, что параллельно с романом я все это время писала нонфикшн учебник по поэзии и искусству. Сейчас он готов на 80 процентов и я жду от издательства, возьмут ли они его, так как это очень сложный проект с точки зрения авторского права. Но я надеюсь, что книга найдет своего издателя. Мой план летом дописать ее.
Когда я заканчивала "Хорею" появился страх, что больше я ничего не напишу. То есть именно большое и художественное. Но уже сейчас у меня есть идея для следующего романа. Я много думаю про то, каким языком можно его написать. Мне кажется язык сейчас так же важен как содержание, это кстати то, о чем мы много говорили в Лит. практиках. Поиск языка, который не был бы клише, – вот что сложно.
Про кураторство: хотелось бы и дальше развивать проект об отцах и кто знает, что еще возникнет в скором времени на моем пути. У меня есть папка "идеи", но иногда самое важное берется прямо из воздуха и ты задвигаешь все остальное, чтобы делать вот это взявшееся из ниоткуда, то, что пришло именно к тебе.
